уау, да у меня новый ПЧ! :3
 Nessa KIPrida , ну, здравствуй))как же забрела в такую глушь, как моя днява? хд ну всо, теперь лента твоего избранного будет навеки забита постами, не несущими никакой смысловой нагрузки, так щто готовься

---

15.09.2011 в 23:40

Пишет  AlfredFye:

15.09.2011 в 23:38

Пишет  Сесил фон Сесил Сесил:

15.09.2011 в 23:34

Пишет  marieppi:

ну репост так репост

15.09.2011 в 22:44

Пишет  Господин Нильсон:

Тебе нужно было поплакаться в жлетку. Или потрахаться. Ну, ты потрахался в жилетку.

19 сентября — International Talk Like a Pirate Day, или же День "Тыща чертей тебе в глотку""


В этот день надо:
1. Пить ром
2. Петь
3. Ругаться специальными пиратскими выражениями
Такими, как эти:

Мачту вам в зад!

Тысяча чертей!
Якорь вам в глотку!
Медуза вам в печень!
МАЧТУ ВАМ В ЗАД!
Три тысячи чертей на румбу!
Греметь тебе вечность якорями!
Всю жизнь будешь палубу драить!
Гром и молния!
Что ещё за пресноводных моллюсков притащило, разрази меня гром!
В пасть морскому дьяволу!
Триста акул в глотку!
Кошку в пятки!
Фок-грот-брамсель мне в левое ухо!
Абордажный лом с хреном!
Потный пожиратель рыбных потрохов, мать твоя каракатица!
Червь Гальюнный!
Ааррррръъъ!
Бушприт твою в компАс!
Пиастры!!!
Две халеры три чумы!
Тысяча горбатых моллюсков!
Недоумок палубный!
Прощелыга подкильная!
Йо-хо-хо, лево руля...
Бери все и не отдавай ничего! Харъ-харъ...
РОМУ, налейте мне РОМУ, и я убираюсь отсюда.

Ругательства честно скопированы из находящихся в свободном доступе в интернетах правил настольной игры Шакал.

---

как же, блеать, увеличивается КПД, когда понимаешь, что в жопе горит, а сделать дохера надо

---

ну вот, сегодня я и не один я снова убедился, какой эгоистичной скотиной я предстаю на людях

но Джек всё равно шикарен и обоятелен
 не совсем тот Макс , спасибо огромное, ты сделал мой день Х)) *лучи любви дуальчику*

---

А может, я просто истратил весь свой запас удачи тогда? потому, что эта тварь не перегрызла мне горло? потому, что правый глаз на месте? потому, в конце концов, что не скончался от потери крови, пока меня везли?

@темы: о наболевшем

---

ну почему "Инквизитор"?? .___.

---

итак, дабы не выругаться при жуке особо нецензурным словом

...

хуй , на вопрос "как история" я взял

...

ёбаные распечатки с тестом в зубы и изобразил тузика, рвущего грелку

---

и так каждый раз хдд

венгр: - дашь списать?
я: - нет
- нунуну
- нет
- мимимими ну позязя
- ...
- ну шизуууууу!
- ..лана. всё равно егэ сам сдавать буишь.

---

мы с напом в одной группе остались! в среду пойдём отметим :3
а новая историчка сурова. конец халяве, но у меня таки появилась надежда, что ей действительно удастся вбить хоть что-то в мою башку хд прям чуток успокоился
а англичанка та же =_____=

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

I hope you never change
I hope you never go
I hope you always keep
Our little secrets though
But how'd we get here
At this height
And what's this talk of
Dead weight

I know we always drink
But we don't always fight
The landing lights are on
But we're just out of sight
Cos this thing's mobile
There's still wheels
And I'm not done yet
So hang on

@темы: о наболевшем, no solution

---

26.07.2011 в 14:48

Пишет  Arlecchino.:

она просто чудо.

26.07.2011 в 12:05

Пишет  boziAD:

Отрывок из вполне себе яойной книжки ^^
совсем маленький)

Любовь она такая – любим только тех, кого любить можно.
А кого любить хочется иногда бывает, что нельзя. Они могут не подходить нам по возрасту.
Или по полу.
Или по тому и другому сразу.

ищё :3

Можно смотреть на себя в зеркало, подвязывая бабочку под подбородком, пристёгивая манжеты, натирая до блеска ботинки, оправляя рукава пиджака, и видеть совсем другую картину: себя, такого высокого, красивого, широкоплечего в обтягивающем бёдра женском платье на бретельках. На высоких лакированных каблуках, с сумочкой в одной руке и мужчиной в другой.
Затяни узелок галстука потуже, такие мысли надо душить на корню.
Вы – приличный, от кончика носа до мысков ботинок образцовый семьянин: засуньте свои желания поглубже.
Да, любовь она такая: хочется любить девочку, хочется дарить ей цветы-конфеты, даже потрогать или поцеловать, кажется, хочется. Хочется так встать однажды утром, умыться, одеться, причесаться. Надеть свою лучшую рубашку, натянуть поверх неё свитер, запустить ноги в чистые, только что выглаженные брюки, достать из шкафа пару носков (а не выуживать по одному из-под кровати), прыснуть отцовским одеколоном, выйти на улицу, полный решимости провести с пользой и продуктивностью этот день.
Решиться пригласить девочку в кино или парк – поесть мороженного. Выпить с ней втихоря пива, выкурить стащенную у папы сигарету, смеяться пьяным шуткам, долго бродить, ожидая, пока выветриться из крови алкоголь.
Проводить девочку вечером до дома и у входной двери взять её за плечи и, слегка прижимая к себе, поцеловать в сухие, горячие, вздрагивающие губы.
Ах, что за идиллия, не правда ли?
Такой волнительный опыт должен быть в жизни каждого мальчика.
Как у каждой девочки будет неразделённая любовь, которая разобьёт ей жизнь и станет поводом для нытья и жалоб ещё на долгие годы.
Такой опыт – бесценен, как скажет каждая приличная мамаша или отец.
Это золотые годы, - будет повторять каждый, у кого они остались в прошлом, - надо беречь каждый день!
А ещё, - говорят они, - надо слушаться родителей и делать кучу всего, что ставит жирный крест на всей этой бесценности твоей молодости.
Они радуются, когда ты рыдаешь в подушку ночь напролёт и улыбаются, притаившись за дверью: «Наша девочка влюбилась!», и надрывают глотки, когда ты, довольная и счастливая, прокрадываешься ночью до своей комнаты, зажимая подмышкой туфли и сумочку.
Они считают ненормальным, если ты боишься темноты и стоматологов, но готовы все уши тебе оборвать, если ты бесстрашно заговоришь с незнакомцем или, упаси Боже, примешь от него гостинец.
Только у безнадёжно бестолкового ребёнка не разовьётся паранойя на этой почве.
Только самый безмозглый или отчаянный не придаст почти никакого значения складывающимся противоречиям.
Взрослые говорят, что это так прекрасно: любить девочку. Они говорят, что это незабываемо – первый поцелуй.
И ты отчаянно хочешь поверить, что так оно и есть.
Что тебе именно этого и хочется! Что именно с девочкой ты и поцелуешься в первый раз, что именно женщина станет твоим первым сексуальным партнёром.
Что бы случилось, если бы мы имели смелость воплощать каждое пришедшее нам на ум желание сразу и безоговорочно?
Любовь она такая – надо любить девушек, а хочется мальчиков.
Надо любить ровесников, а хочется стариков или детей.
Надо любить чистой и светлой любовью, а хочется, чтобы с наручниками и шипами.
Надо любить долго и навсегда, а хочется слать подальше моногамию и обязанности.
Надо любить девочек, а хочется мужчин.


и иллюстрация к дальнейшим событиям ^^ гы)

@темы: о наболевшем, фики

---

ещё каких-то 40 часов... и передо мной будет самый совершенный и быстродействующий анальгетик в мире.

@темы: о приятном

---

шикарно же хддд

08.09.2011 в 23:19

Пишет  Дианунг:

Мини-пьеса в стихах "Логик этика не разумеет

08.09.2011 в 22:03

Пишет  Tavie desu~:

Мини-пьеса в стихах "Логик этика не разумеет"
Пишет  Кадзэ:

Товарищ! Если вдруг ты этик,
Позволь тебя предупредить:
За все сокровища на свете
Не вздумай логика любить!
Бесчувственны, как то бревно,
И проще нет на свете твари.
Когда б не мы, они давно
Совсем бы каменными стали!
Будь он хоть Жуковым, хоть Доном,
Будь сильным, друг, смывайся первым.
Ведь из-за этого гандона
Убьёшь последние ты нервы.

(с)
Пишет  Tavie desu~

Товарищ! Если вдруг ты логик,
Позволь тебя предупредить:
За все сокровища на свете
Не вздумай этика любить!
Коварны, как Манон Леско,
И непонятней нет созданий.
Когда б не мы, они давно
Весь мир интригой оплетали!
Будь он хоть Гамлетом, хоть Достом,
Будь сильным, друг, смывайся первым.
Ведь из-за этого прохвоста
Убьёшь последние ты нервы.


Пишет  ~Nana~

Товарищи не надо споров,
Вы оба страшно хороши.
У этиков устал от оров,
У логиков и вовсе нет души.
Сенсорики помешаны на жрачке,
У интуитов руки прям из Ж,
Дюма, тот что-то вроде прачки,
А Гамлет вечно в неглиже.
И все же, несмотря на недостатки,
Люблю вас всей своей душой,
Не так уж мы, ребят, и гадки.
А стереотипы шлем долой.

@темы: стихи, социон

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Драи Драи

Пишет Гость:

04.09.2011 в 23:38

1133



Горько осознавать, что игра в «докажи» затянулась. Что требования с каждым днем растут, а ни приза, ни конца этому всему и не предвидится.
Просто отпусти меня. Я согласен оставить тебя, потому что ты не испытываешь, ты пытаешься меня изгнать.
У тебя много друзей, хотя я бы не пытался так говорить. У тебя есть Гексли, которая вертит тобой так, будто ты – министр при ее дворце шутов. У тебя есть Габен, чей авторитет полностью уничтожил мой. Есть Нап и Макс, с которыми ты видишь свое будущее.
Я же – никто, мой голос среди них не услышать. Но у тебя есть скрытая цель, скрытое желание, которое мне не осознать. Поэтому ты приходишь и рушишь мой покой. Ты пахнешь дорогим одеколоном, в безвкусном костюме светлых тонов. Если бы выбирал я, он был бы темного цвета.
- Ты снова тратишь половину прибыли в казино? – мои вопросы всегда осуждение. Поэтому с твоих губ сползает довольная ухмылка. Я всегда порчу твой день, твое приподнятое настроение.
- Я честно заработал, честно и спущу деньги, - холодно осаждаешь меня. Действительно, какое мое дело.
- Скоро кризис. Ты вылетишь в трубу, - повторяю слова одного знакомого финансиста. Ради тебя я пошел к этому аморальному ублюдку на поклон. И что же я услышу в ответ?
- Ерунда. Ты совсем отупел? Твое травоядное существование заставило тебя расслабиться. Ты больше не тот хищник, что потрошил воротил, не тот агрессор, способный разметать одной яростью врага. Ты вышел из проекта.
Злорадная усмешка. Кажется, давно копил все, что хотел мне сказать. Беда только в том, что я знаю каждое слово, брошенное мне в лицо. В этом я пророк, в этом моя сила и былая слава.
Я читаю людей как книги. Даже если это справочники или банковские книжки.
- Ты ошибаешься, - это все, что я могу сказать. Все остальное ты увидишь сам, если увидишь меня. Если же нет, то я покину Америку навсегда.
- Докажи! – старая песня. Азарт в твоих глазах. Болезнь, переданная Напом, как и экстремальные сплавы по горным потокам.
- Мне нечего доказывать, - горько усмехаюсь я. Поднимаюсь с его кресла, хочу покинуть осточертелый офис, где я жду его, будто верная жена. Джек, конечно, что-нибудь выкинет. Потому что я вот-вот закончу игру, на которую он так много поставил.
- Ты не можешь уйти, - предупреждает Лондон. Он закрывает дверь своим телом, он отчаянно смотрит на меня. Иногда ты - безумен. И вся твоя уверенность – ложь. Вот сейчас ты совершенно не знаешь, что сделать, чтобы остановить меня.
Продашь свою Гексли? Подкупишь? Пообещаешь солидную долю, разорвав с Максом? Не поможет.
Стягиваешь галстук, потом пиджак – все без сожаления на пол. Красивый жест, но ради чего?
Не глядя на меня, поясняешь:
- Я могу стать для тебя шлюхой. Ты давно хотел, Гексли говорила. Она многое про тебя говорила.
Кровь бросается мне в голову. Я буквально готов рвать на части из-за бешеной злобы. Знал, что эта женщина – настоящая тварь. Знал, что она изучает меня. Знал и то, что стелется под Габеном, но разве Джек поверит мне?
- Ты действительно пойдешь на эту унижение? – сквозь зубы бормочу я. Для меня подобное – акт унижение, попытка заслужить помощь сильного, кем я не являюсь. Мне думалось, что только женщина может пойти на такое. Но Джек…
Я почти ненавижу тебя. Мне больно знать, что друг, компаньон, человек, который был для меня центром всего… так продажен!
- Не собираюсь паясничать ни для тебя, ни для твоих друзей. Брось свои шутки, Джекки, - медленно, подавляя гнев, говорю я.
Но поздно. Я уже что-то сделал. Я уже запустил механизм.
Он бьет меня, точно в подбородок, так, что я врезаюсь в стол, так что в моей голове переклинивает всякий здравый смысл.
Отдаленно слышу фразу. Джек смеется взахлеб:
- Ты же агрессор! Докажи!
Что ж, я докажу тебе.
Я разворачиваюсь, показным жестом оттираю кровь с прокушенной губы, делаю шаг, чтобы поймать его. Мои руки сами тянутся к горлу Лондона. Я сжимаю гортань, я вбиваю его в стену, сметая какую-то картину на пол. Рамка хрустит под моей ногой. Жаль, что не кости моего друга.
Шок сменяется недоверием, а потом страхом. Джек до последнего не верил, что я смогу уничтожить его. Он пытается что-то сказать, царапает мои пальцы, вырываясь. Но я сильнее, выше, я держу его так, что он только задевает носками пол.
- Как же ты жалок, - яростно выдыхаю ему в лицо. А дальше – насилие и боль.
Не помню, как содрал с него костюм и повернул к себе спиной. В ярости я обретаю нечеловеческую силу – сжав его запястья, достаточно крупные, как и сама рука, способная выбить дух почти у любого, удерживаю его, не позволяя ни на минуту отлипнуть от стены.
Он, кажется, пытался меня остановить, взывал к моему разуму, но Лондон слишком долго играл с огнем.
Меня ведут все бесы ада, я знаю свое дело, и поэтому тело подо мной дрожит, а потом задыхается от стонов и просьб. Почему я сам мог участвовать в этом мерзком совокуплении?
Да потому что сам хотел этого. Потому что ярость открывает дорогу всем моим страстям. И всего больше я отвратительно похотлив, поскольку всегда борюсь с этой своей стороной.
Но когда этот, вроде бы разумный, человек научился получать удовольствие? Скорее всего, Нап отымел его, напоив. Что ж, в этой компании мой Джек совсем выходит за рамки. Не удивлюсь, что Лондон сам уговорил Бонапарта. Эти новые ощущения, все так неизведанно.
У меня больше нет сил, чтобы мстить или бороться. Я доведу его до постыдного блаженства, а потом сделаю вид, что мне отвратительно даже дышать одним воздухом с ним.
Оставлять людей я умею. Управлять хотя бы одним – нет.
Почему же всякий раз они делают неправильный выбор? Почему каждый из них хочет насилие над собой? Ведь я могу быть преданным, могу быть осторожным. Но каждый стремится взять от меня лишь зло.
Все заканчивается, а я едва могу отойти от тебя. Иногда ты – лишнее в моем пространстве, так что я думаю о тебе, как о третьем лице, с которым вынужден работать. Иногда ты – часть меня.
И мне больно, потому что больно тебе. Потому что ты падаешь, как только я лишаю тебя поддержки. Попроси спасти тебя, я пересеку весь мир, чтобы выполнить твою просьбу.
-Ну, ты… Ты… - выдаешь, шумно дыша. Тебе не встать. Твое лицо пылает, а руки дрожат.
- Я устал терпеть тебя, - собравшись с силами, говорю, холодно и отчетливо.
- Мне говорили… что ты не поймешь, - парируешь ты, нагло улыбаясь. Я бы сейчас раздробил твой череп, потому что ты веришь всем, кроме меня.
- Ты прыгаешь по команде «ап»? Сколько мне…
- Да подойти ты уже, Драй! – вдруг орешь ты, - Хватит болтать, просто делай, - говоришь уже спокойно.
Что ж, Джек, удиви меня.
Едва я подхожу, едва успеваю помочь тебе, как чувствую, зачем ты цепляешься ко мне. Обнимаешь, зачем-то зарываешься в волосы и говоришь что-то, что не разобрать.
Цепляясь за меня, ты обретаешь гармонию. Я же обретаю хаос.
Я не понимаю того, что хочешь сказать именно ты. Именно в твоей книге для меня существуют совершенно пустые страницы.

URL комментария

@темы: фики

---

У тебя отношения развиваются по принципу: только серьезные чувства могут стать основой романа

Ты относишься к редкому типу людей, глубоко чувствующих и ценящих настоящую любовь. Такие как ты заводят отношения лишь тогда, когда не могут их не завести, когда чувства уже становятся сильнее их. Надо уточнить — у таких людей бывают порой и легкие, мимолетные знакомства, но говоря о любви — они ждут момента, когда уже нет сомнений. Это чувство может расти в них долго и трепетно, становясь со временем все сильнее и будучи при этом незаметно окружающим. Разлюбить им еще сложнее, чем полюбить, и если любовь их оказывается невзаимной, рана остается на всю жизнь. Любить они могут, даже не зная толком объект своих чувств, но неизменно глубоко и чувственно, всей душой. Отношения с такими людьми никогда не оборвутся из-за пустяков, не будут наполнены пустой руганью или ревностью.

Пройти тест

---

захлебнулся в собственных слюнях

T7-17 male!Драйзер/male!Бальзак. Драйзер после очередной стычки с Жуком или с кем-либо другим. "Ну и кто после тебя кровь оттирать будет?" Кинк: кровоточащие раны.



Пишет Гость:

03.09.2011 в 21:01

Что поделать, автор любит битых Драйзеров-мужчин.

2580

Максим почти не имел знакомых, да и если они у него были, ни за что бы на порог не пустил. А жизнь вынуждала и требовала, отчего Макс был постоянно не в духе, мрачнее тучи и язвительнее, чем кто бы то ни было из творческой группы.
Еще с осени группа «Концепция», чья специализация – стрит-рисунки и стрит-реклама - приносила когда-то неплохой доход, распалась: эксцентричный Чарльз вскрыл себе вены, меланхоличный Небоскреб уехал в Москву, а перебегавшие туда-сюда близнецы Зинок не находили времени на новые проекты. Макс, ненавидевший работать в режиме раба и не получать ни черта за это, сделал для себя выводы и снова заперся.
Но он забыл об относительно новеньком – Киперфорсе, или, как называли его очень немногие – Владе. Именно его и пришлось спасать Максу, который готов был скорее добивать слабых и плевать в сторону сильных, чем шевелиться для чужой жизни бесплатно.
Киперфорс был горд, как не был горд ни один аристократ прошлого. Его тонкое самолюбие сочеталось с невероятной силой и неправдоподобной праведностью: он мог сделать все, ради абстрактного добра. И «все» было отнюдь не абстрактным.
Постоянные нечеловеческие нагрузки (три работы, плюс спорт, плюс участие в митингах и маршах несогласных местного захолустья) сделали его лицо меловым по цвету, но кожа была удивительно чистой, а изящные черты делали его живым произведением искусства. Другое дело, что имея буквально художественную красоту, парень совершенно не умел выражать эмоции, так что постоянный его режим – холодное равнодушие – отталкивал от этой красоты людей.
Плюс Влад был высок, темноволос, а темно-карие глаза казались мини-безднами, способными проникать глубоко в суть этого мешка костей и мерзостей, что называется человеком по какой-то вселенской ошибке.
Речь Киперфорса была отрывиста, всегда по делу, предельно вежлива и бесцветна. Казалось, он не собирался никому показывать не то, что тайники своей души, но даже возможности, мечты, знания, лексику – все то, что в ненавязчивой беседе может привлекать. Макс не мог вспомнить ни одного случая, когда Киперфорс что-то рассказывал: он получал задание по расклейке объявлений, нанесению граффити или поработать курьером, что и делал без лишних вопросов.
Влад был единственным, кто не смог бы в принципе войти в их творческий коллектив. Он вообще не смог бы смешаться с толпой, даже если бы очень хотел.
Сам Макс, будучи художником, нередко использовал быстроту действий этого парня, а так же его безотказность. Если ему вдруг взбредало в голову, что нужно поменять толщину у кисточек или засыпать полотно охрой, а иногда даже купить лишний тюбик краски, сугубо потому, что фирма лучше, то Киперфорс мчался в конец города или тратил весь день, чтобы найти нужное Максу.
Возможно, на этой почве Влад находил Макса чем-то близким, поскольку невольно был вынужден окружать его заботой. А Макс – чем-то привычным и нормальным, что так же полезно и хорошо, как новая кисточка, хотя сравнивать человека и инструмент – всегда большая ошибка.
Итак, в тот день Макс пытался сделать набросок автопортрета. Для этого он поставил зеркало на стол и сел к нему боком, перед мольбертом. Солнечный свет был за спиной парня, отчего его золотые волосы касались чем-то неземным, продолжением лучей, вдруг получивших форму.
Макс задумчиво вглядывался в свои черты, прикидывая, какую иллюзию создает свет, и как выгодно он размывает обычные человеческие черты девятнадцатилетнего, немного инфантильного парня, делая их отчасти точеными, как бывает у старинных бронзовых монет. А глаза совершенно преобразились, скорее от того, что тень давала им глубину. Обычно бесцветные ледяные радужки нисколько не были интересными, но теперь в них обозначились жилки, синеватые полутона, так что около зрачка возникла мельчайшая, похожая на калейдоскоп, мозаика сплошь идеальной синевы.
Когда Макс закончил первые контуры головы, обозначив примерно источники света и разместив кое-где тени, задумавшись, что лучше углубить, а что оставить матовым и чистым по оттенку, раздался звонок. Он был настойчивый, неуклюжий, как в любой старой хрущевке, как будто ладонью бьют по кнопке.
Макс поморщился, обращаясь к небесам с проклятием. Скорее всего, соседка, преглупая баба тридцати с лишним лет. Ну, сколько ей еще объяснять, что в квартире Макса сахар не водится? Да и пить такой надо меньше, чтобы на сахар хватало.
Но проклятая интуиция вновь проснулась и пребольно куснула сердце. Иногда такое находило на молодого художника, особенно, когда случались какие-то беды неподалеку. В школе интуиция его всегда спасала от участи мальчика для битья. Со всеми бывшими он так же расставался, почуяв интуицией измену, буквально свежую, только что свершившуюся. Некоторых такая прозорливость пугала. Но больше всех пугала и раздражала Макса, который, будучи скептиком, в астралы и внешние энергии не верил, но объяснить свою догадливость ничем не мог.
Именно она, старый друг и враг, заставила Макса подняться и совершить несвершаемое: открыть, хотя врожденная мизантропия вопила о том, чтобы оставаться на месте и притвориться, что мир извне – мертв.
На пороге был Киперфорс, дрожащий и крайне избитый. Всегда чистые темные волосы теперь скатались и слиплись, а пальцы были перемазаны кровью. Сам гость ничего не соображал. Он тяжело дышал, тратил все силы на то, чтобы оставаться в относительно устойчивом положении.
- Твою мать, - только выругался Макс, инстинктивно отшатнувшись.
- Макс… Я… это… извини… - неразборчиво прохрипел Киперфорс и тут покачнулся. Макс был уверен, что никогда не дойдет до глупости пачкать свежевыстиранный свитер, однако сам не заметил, как перехватил парня, взвалил на себя это тело, позволив Владу опереться. Рука Киперфорса была просто огромной, сборкой сильных мышц и крепких жил, что чувствовалось даже под толстовкой. Нечего и сравнивать с руками художника и бездельника, такими, как у Макса.
И они как-то неуклюже ввалились в квартиру. Напрягая свои хлипкие силы, Макс кое-как помог дотащиться знакомому до студии и кое-как свалил его на диван. Киперфорс простонал сквозь сжатые зубы, на лице его отразилась маска боли, но тут же все исчезло.
Отдышавшись, художник спросил:
- Кто тебя так отхреначил? Кажется, тебя били чем-то твердым, потому что телу совсем хана.
Влад ничего не ответил. Он тяжело дышал, поминутно разлепляя разбитые губы.
- Не хочешь говорить? Да и пошел ты, - беззлобно резюмировал Макс, оглядываясь. Тут же в поле зрения попались затоптанный пол, запачканные кровью двери, а чуть дальше, в коридоре, на обоях красовались кровавые разводы.
- Вот блядь! – с чувством выругался Макс, хватаясь за голову. Ремонт был сделан месяц назад, и вот опять…
- Ну и кто после тебя кровь оттирать будет? – риторично спросил он, но уже спокойно. Хозяин квартиры имел свойство сначала крепко печалиться при жизненной херне, а потом относиться к вещам куда более философски.
-Извини, - еле слышно отозвались с дивана. В этом «извини» было и раскаяние, и обещание все исправить, и страдания человека, который совершенно не надеется ни на чью-то помощь.
- Ладно, забей. Все равно за аптечкой шел, - пожал плечами Максим. Влад не успел схватить убегающее сознание за хвост, так что фраза для него закончилась где-то на слове «равно».
- Что «равнО»? Или «рАвно»? – отстраненно подумал Киперфорс напоследок.
Когда Максим вернулся с бинтами и йодом, чтобы капитально прижечь не столь раны гостя, а сколько его маниакальную тягу защищать все, что обижено, «жертва» была уже без сознания. Взглядом художника хозяин квартиры быстро оценил потери и эстетический вид этих самых потерь. Влад, совершенно беззащитный и какой-то слишком юный, лежал немного нелепо, подняв острый подбородок. Одна рука слабо сжимала рукав разорванного пальто, другая, все еще кровоточа, свисала, почти касаясь разбитыми костяшками пола. Разбитые губы казались сплошной раной с подсохшей корочкой цвета багрянца.
И эти самые губы, ранее тонкие, совершенно выточенные из камня, теперь приобрели чувственность расцветшей розы редкого сорта. Максим с иронией подумал, что такая мелочь уже способна сводить с ума.
Контрасты всегда сводят с ума, заставляя хотеть невозможного, запретного, извращенного. Когда-то молодой художник рассматривал арты одного гуру, который изображал насилие девушек, их унижение, граничащее с наслаждением. Тогда впервые холодный разум Макса был сметен, удушающее возбуждение просто вывернуло его наизнанку.
Он понимал, что увиденное отвратительно, но именно отвратительная кровь растерзанных девственниц заставляла его думать иначе. Первый шок сменился неким союзом с собой. Макс никогда не был поборником морали в отличие от друга, который так соблазнительно истекает кровью прямо у него на диване.
Встрепенувшись, вырвав себя принудительно из этого ада желаний и фантазий, парень все-таки занялся Киперфорсом. Промучившись некоторое время с пальто, художник неожиданно понял, что оно просто расходится у него в руках. Ножницы помогли завершить черное дело – одежда распалась на несколько кусков согласно выкройке. А уж освободить друга от рубашки труда не составило: пара разрезов, немного напрячься, не отвлекаясь на пуговицы. Все равно белая рубашка была безнадежно испорчена.
Тело уже наливалось синими пятнами, местами мелькали тонкие порезы – росчерки ножа. Пальто все-таки было плотным и все-таки помогло отделаться царапинами. Кровь здесь уже остановилась, так что Макс просто обработал их спиртом, а потом прижег.

Рассеченная бровь, разбитый нос и губы заняли минут пять, но эти пять минут были страшным испытанием для Макса. Он никогда не сомневался в своих наклонностях: хорошая «мясистая» девушка, чтобы было куда запустить руку, чтобы волосы были шикарными, а вот ногти покороче.
Но Влад… Влад был чем-то лучше человека, не говоря уже от девушки. Он был так наивен, так чист, что грязь в душе Макса кипела, не находя себе применения. Хотелось испортить этот идеал, нарушить природное произведение искусства.
Сам Киперфорс не знал, куда он попал, к какому страшному и безнравственному, по сути, человеку. Тому, кто не мог заслужить его доверия, кому вообще никто не мог доверять. Он не знал, что пока его тело и разум беззащитны, этот человек может сделать с ним все, что угодно. Связать его так, чтобы веревки удушали, а потом делать все, что придет в голову. От побоев до домогательств.
Макс выдержал, лишь слизнув с запачканных пальцев кровь. Привкус спирта портил все впечатление.
Проведя осторожно по волосам раненного, он с облегчением убедился, что голова цела. Кроме нескольких шишек – ничего. Волосы слиплись от пота и крови, но ни ссадин, ни ран.
Вдруг Влад шумно вздохнул, приходя в себя. Его взгляд был настороженно-тревожным, но все еще несколько неосмысленным. Макс поймал себя на том, что все еще перебирает волосы гостя. Они молчали, глядя друг на друга.
- Пятнадцать минут. Не больше, - зачем-то сообщил молодой художник, заметно нервничая.
- Извини, - зачем-то бросил Киперфорс, пытаясь приподняться.
- Брось это, - сухо и требовательно остановил его Максим, а потом надавил своими точенными пальцами на плечи Влада. В другой ситуации ему бы не удалось и с места сдвинуть парня, но сейчас… Киперфорс послушался и лег обратно, прикрыв глаза.
Его дыхание было хриплым, вырывалось сквозь разбитый рот. То ли страдание, то ли неприязнь, промелькнуло в лице, но тут же исчезли. Макс зачем-то ласково провел рукой по груди, спуская к животу. Жест получился успокаивающим, но Влад вздрогнул. Гладкая кожа под пальцами Макса вздыбилась мурашками.
- Все еще наживаешь себе врагов, как последний тупица? - чтобы оправдать свой жест человечности, Максим заговорил. Внутри него закипал котел отборного яда, и если не позволить ему кого-то отравить, то он отравит себя.
- Тебя избил тот самый шкаф, который от конкурентов? Премерзкий типчик, но да ты хуже. Судя по тебе, он вбивал твою тушку в асфальт. Или разбивал об тебя стулья. Где я угадал? – Макс расплылся в своей мерзкой улыбке, обнажая мелкие ровные зубы.
- Нет, - тихо возразил Киперфорс, вкладывая в одно слово все оправдания и всю историю. Больше он бы не смог сказать.
-Тебя избил ОМОН? Старушка, для которой ты тащил пакеты? Гопники отобрали у тебя деньги? Что ж ты так? Нужно подробнее рисовать картины своего унижения, - расходился тем временем его язвительный друг. Но вдруг Влад прервал его:
- Помолчи. Когда ты молчишь, то лучше всех.
Сказанное было живой усталостью. Выстраданной мыслью, которая давалась Киперфорсу нелегко.
Макс был разозлен. Впервые он действительно хотел узнать, что случилось с человеческим индивидом, впервые ему не было плевать:
- Жаль, что ты жив. Обычно отморозкам твоего типа отвешивают пинки до смерти. Можешь больше не приходить, кстати. Группа разложилась, больше тебе платить не будут.
Боль и удивление. За этот вечер Макс видел больше эмоций Киперфорса, чем за полгода работы.
- А ты? – только и спросил Влад, когда до него дошло, что хотел сказать художник.
- Вы меня, признаться, достали. Истерики, разборки, сама работа. Я рад, что отвязываюсь от вас всех, - с презрением закончил Макс, отворачиваясь.
- Я вижу тебя в последний раз? – бесцветный голос Киперфорса заставил парня вздрогнуть. Что ж, провокация не удалась, бури не будет. Да и чего еще ожидать от человека, который пережил побои и потерю одной из работ? Скорее всего, он уже приговорил себя, а, значит, оспаривать удары судьбы не будет.
Макс почувствовал легкое прикосновение дрожащих пальцев к волосам. Потом его слегка потянули за мелкую короткую прядь на затылке, не больно, но будто с сожалением. Художник с бешенством обернулся, отталкивая руку. Он ненавидел, когда к нему прикасались без разрешения.
Он буквально столкнулся со взглядом внимательных темных глаз. Лицо Киперфорса было слишком близко, но в то же время ненавязчивым. Макс пораженно разбирал каждую отметину на его лице, а потом он увидел, как чуть прикушенная губа товарища закровоточила. Память услужливо показала картину, где эти тонкие губы расцвели благодаря крови. И Макс сорвался.
Зачем он полез целоваться к этому придурку, чья щемящая преданность часто просто раздражала? Зачем он сам потерял всякую волю, ведь не видел, никогда не видел и знака лояльности, а про страсти и симпатию вообще следовало молчать?
Вся бездна извращенных фантазий, сдерживаемых страстей, боготворимого одиночества обрушилась на голову того, кто бы не смог понять его. Киперфорс пораженно застыл, позволяя жадным губам исследовать свое лицо. Но Макс быстро остыл, насытив свое любопытство.
Увидев немой вопрос в глазах Влада, Макс криво усмехнулся:
- Просто забудь. Случается со всяким. Не переспал же и ладно. Или ты гомофоб? Я – гомофоб.
- Тогда я имею право, - бледный, какой-то одеревенелый, Влад медленно расправил плечи. Он был божественно сложен: не слишком мускулист, не слишком истощен, в общем, все в меру. И мышцы красиво напрягались от каждого его движения, как будто иллюстрируя те потоки сил, которые наполняли такого необъяснимого человека, как Влад.
Он неуловимо естественно сцепил руки за спиной Макса, отрезая все пути. Легко поднял, легко приблизил к себе, с наслаждением ощущая чужое тепло. Паника забилась о грудную клетку художника, но уверенные движения подчиняли. Шероховатые пальцы забрались под майку, пересчитали все ребра, огладили бока, действуя расслабляющее. Отвлекаясь на пальцы, Макс не заметил, как его вовлекли в поцелуй, осторожный и немного мокрый. Макс фыркнул, откинувшись на сильные руки, позволяя телу полностью зависеть от объятий другого человека.
Его держали, одновременно ненавязчиво освобождали от сковывающей одежды, а редкие мягкие поцелуи-укусы расцветали на шее и ключицах.
Ласки были скупыми и робкими, что раздражало Макса. Хотелось бури, но над ним дышали, как на ладан. Причем этот случайный Влад был совершенно точно готов к активным действиям, но, судя по всему, не знал, благодаря чему человечество множится со скоростью насекомых.
- Да ты бесполезен, - ехидно усмехнулся художник, дергая спутанную прядь над ухом Киперфорса. Он же, сгорая от стыда, уткнулся ему в плечо.
Устраиваться приходилось самому, а этот титан страдал вместе с ним, наблюдая, как кривится от боли и раздражения Макс, напряженно прислушиваясь, как грязно ругался художник на двух языках.
- Заведи себе, что ли, шлюху. И тренируйся. Денег немного, зато казусов не случается, - наконец, совершенно багровый, с прилипшими к вискам волосами, Макс позволил себя обнять и задать движение.
- Не могу, - шепнул Киперфорс в ухо художника, отчего того как прошило насквозь. Одновременный толчок принес острое удовольствие, так что цепкие пальцы Макса тут же вскрыли небольшую ссадину на спине Влада.
- Да заткнись, - задыхаясь, бросил Макс. Темп нарастал, но чувствовать партнера все еще не удавалось. Казалось, что один Макс извивается от мучительного, крепкого удовольствия, а сам Влад просто глумится над ним.
Но Киперфорс боялся спугнуть того человека, который так много ему дает, который через несколько секунд, а, может, минут, оттолкнет его. Он боялся раздражить его, прервать такой момент, когда желаемый Макс действительно принадлежит ему.
Киперфорс боялся даже дышать. Он боялся наслаждаться.
Макс же, окутанный эйфорией боли и наслаждения, забыл о нем. Вся вселенная благополучно умерла в агонии его наслаждения. Ему было, в сущности, плевать, кто дарит ему это забвение, лекарство от реальности.
Наплевать, что Киперфорс любит его.

URL комментария

@темы: фики

---

суки. задрали издеваться.

---

Драйзер|Есенин.
"Выстрел"

Ледяное дыхание раннего осеннего утра пробирало до костей.

Стрелялись с двадцати шагов.

Сейчас, стоя в десяти метрах от Теодора, Есенин уже не мог вспомнить той абсурдной причины, по которой бросил вызов другу. Да и было ли это вообще причиной? Или молодой поэт просто захотел покрасоваться перед очередной наивной барышней? Чтобы там ни было, но в одном Есенин был абсолютно уверен: хладнокровный Драйзер никогда не примет вызова, ловко вывернувшись из щекотливой ситуации, что, впрочем, не стоило тому больших усилий.
В то, что Теодор согласился, юноша просто не мог поверить. Он был уверен, что за несколько лет их знакомства успел досконально изучить Драйзера и не сомневался в его предсказуемости. И всё это время, до последней минуты, до того, как жребий сделать первый выстрел не пал на него, Сергею казалось, что это всего лишь розыгрыш. Что сейчас Драйзер сделает шаг вперёд, потом ещё несколько, отдаст секунданту револьвер, довольно улыбнётся и объявит Есенину, что он балбес, и Серёжа, полностью и во всём с ним согласившись, поедет к нему домой завтракать.

Но ничего не происходило. Только леденящий душу ветер продолжал качать почти голые ветви деревьев, срывая с них последние листья, унося с собой последнюю надежду Есенина.
А Драйзер всё так же неподвижно стоял перед ним, холодно и бесчувственно смотря в глаза Сергею. Увидев его замешательство, секундант окликнул его, и, вздрогнув, Есенин как-то слишком резко и неестественно взвёл пистолет. Руку чуть трясло, и прицелиться никак не получалось, а курок не сдвигался с места.
Собрав всю свою волю в кулак, и не задумываясь, куда попадёт пуля, Сергей спустил курок.

Теодор издал глухой звук и схватился за левое плечо, но уже через несколько секунд снова выпрямился, хотя тёмное пятно от крови на синем мундире продолжало медленно расти. Пуля прошла на вылет.

Он выстрелил. Он его ранил.

Он его ранил.

Ранил. Теодора.

Сергей почувствовал, как пустота заволакивает его голову, зрение теряет резкость, и теперь всё вокруг находилось в дымке.

Драйзер снова окинул стальным взглядом серых глаз своего оппонента и спокойным, размеренным движением направил на него револьвер. Есенин вдруг вспомнил, что в обществе ходило немало слухов о меткости его друга, и кто-то даже рассказывал, как однажды Теодор с расстояния тридцати шагов попал в медный грош. «Неужели это конец?» - вспыхнула отчаянная мысль, а по спине предательски поползли мурашки.

«В бок. Нет, слишком долго», - говорил расчётливый голос внутри Драйзера, и он чуть сдвинул пистолет. «В сердце… нет, слишком больно. В голову», - определился голос внутри.

Есенин почувствовал, как вой ветра гулко отдаётся в его голове. Внутри стало пусто, а своё тело казалось ему сейчас невыносимо тяжёлым. Под пристальным, насквозь сверлящим взглядом Теодора хотелось зажмуриться или хотя бы отвести глаза, но юноша не позволял себе этого.

Драйзер спустил курок.

Глаза Сергея широко распахнулись, хотя зрачки были неестественно сужены, тело застыло в оцепенении. Полупрозрачный дым вился из дула револьвера.

Теодор стоял, вытянув руку вверх и всё также холодно смотря сквозь невидимую дыру во лбу Есенина от той пули, что он пустил в воздух.

И плевать, что он нарушил условия дуэли. Плевать, что скажут эти льстецы и ханжи, именующие себя «высшим обществом».
Отдав пистолет секунданту и пропустив мимо ушей всю ту тираду, что он выдал, Драйзер молча развернулся и пошёл в ту сторону, где они оставили лошадей.

Есенин долго ещё, пока спина Теодора не скрылась среди оголённых стволов, смотрел ему вслед.
А в совершенно пустой голове крутилась одна и та же мысль.

«Он не убил меня».

@темы: моё, фики