[shinshi]

22.10.2011 в 21:00

Пишет  NarutoDattebayo!:

Название: На круги своя.
Автор:  NarutoDattebayo!
Рейтинг: R
Жанр: романтика, ангст (не сильно)
ТИМы: Есенин/Штирлиц, Жуков/Есенин, Штирлиц/Достоевский и некоторые другие ТИМы.
Состояние: в процессе.
Саммари: Соционика соционикой, но судьба часто сама распоряжается фигурами на шахматной доске жизни. Что если влюбленность в конфликтера превращается в слепую одержимость, а дуалы оказываются по разную сторону баррикад? И, главное, что делать, если то, что сохранялось нетронутым годами, вдруг мигом меняется?
Предупреждение: Ненормативная лексика.
От автора: Ребят, это макси. Причем планируется очень длинный макси Критика, пожелания - вот что мне по-настоящему необходимо.



Pain, without love
Pain, I can't get enough
Pain, I like it rough
'Cause I'd rather feel pain than nothing at all

You're sick of feeling numb
You're not the only one
I'll take you by the hand
And I'll show you a world that you can understand
This life is filled with hurt
When happiness doesn't work
Trust me and take my hand
When the lights go out you will understand

Глава 1.

Все, что сейчас с ним происходило, было по меньшей мере странным. И как его угораздило? Только десять минут назад он, склонившись над рюмкой с терпким коньяком, еле ворочая языком изливал душу своему давнему знакомому и собутыльнику по совместительству. А теперь… Он еле сдержал вырывавшийся изнутри стон, но не смог сдержать дрожь удовольствия по всему телу. Было до одурения хорошо. То ли в алкоголе дело, то ли в собутыльнике. Есенин покрепче сжал коленями твердые бока, в ответ получил укус-засос на шее. Мысли текли сбивчиво, сознание было на грани отключки.
- Стой, - облизав губы, сиплым голосом позвал Лирик и попытался оттолкнуть атаковавшего его юношу. Как и следовало ожидать, тот не сбавил обороты, а, напротив, издав звук, похожий на звериный рык, еще сильнее вжал Есенина в стену.
- Да блин, постой же ты! - Лирик приложил максимум усилий, чтобы собраться с мыслями, - мы же… Нам же… Слушай, не надо, а? Я сам себе на переспать блядей выбираю, и ты в мои планы не входишь.
В подтверждение своих слов он уперся ладонями в широкую грудь и, переведя дыхание, помотал головой. Нужно добавить больше уверенности в голосе.
- Нет, Жуков. Ты и я в одной койке – такому не бывать.
Лирик почему-то чувствовал, что его тирада не остановит Маршала. Чувствовал и то, что, пусть и не напрямую, но применив к Жукову слово «блядь», он только лишь взбесил агрессора. Так оно и было. Маршал недобро прищурился и, схватив блондина за шевелюру на затылке, заставил его посмотреть себе в глаза.
- Это я-то блядь? – он отрывисто чеканил слова, при этом задирая голову Есенина все сильнее, отчего тот невольно зашипел от боли, - Ты, я смотрю, несколько путаешь понятия, - на его лице появилась хищная ухмылка.
С трудом соображая и находясь в крайне неудобной позе, Лирик сделал последнюю попытку выправить ситуацию, но скорее из нежелания сдаваться, чем из уверенности в удачном исходе. Он понимал, каким Жуков был человеком. Чем отчаяннее пытаешься сопротивляться, тем сильнее тебя сминает под его напором. «Как дьявольские силки», - промелькнула в затуманенном сознании мысль. Это, кажется, из какой-то недавно прочитанной книжки. Вспомнить бы, из какой…
- Ты мне даже не нравишься. И я знаю, что я не нравлюсь тебе. Так зачем это? Ты это… назло?
Жуков, все так же ухмыляясь, приблизил свое лицо к лицу дуала и, явно наслаждаясь сложившейся ситуацией, почти нараспев произнес:
- Очень может быть.
Блядь. Он еще и шутки шутит. Лирик что есть силы дернулся в сторону. Очень зря. Хватка на затылке стала еще нестерпимей, удерживая того на месте. Внутри разрослось странное мрачное удовлетворение. Так ему и надо. Знал же, что связываться с Жуковым себе дороже.
- Так ты передумал? Я думал, что ты любым способом хочешь забыть этого своего принца. Я могу помочь.
Вот оно. Ахиллесова пята. Если честно, то Маршал, особо не знакомый с методами психологической манипуляции, совершенно случайно надавил на нужную точку. Есенину будто бы дали поддых. Его глаза в оцепенении уставились куда-то в пространство, губы сжались в тонкую нить.
- Это просто секс, расслабься, - прошептал агрессор, и, отпустив волосы Лирика, сжал его ягодицы.
Крепость пала, не устояв перед штурмом. Как всегда, виной была брешь в одной из стен.
Есенин прикрыл глаза, уже сам ища губами губы Маршала. Губы человека, которого он всегда недолюбливал, который всегда все портил и от которого было невозможно избавиться. Но Жуков действительно прав. «Это просто секс. Я могу помочь», - все вертелось в голове Есенина. С него уже стащили рубашку и собирались проделать то же самое с джинсами.
Последними осознанными мыслями блондина были: «Все равно. Уже все равно. Лишь бы забыться. Лишь бы забыть…». Потом было не до раздумий.
***
- Так давно ты уже по нему сохнешь?, - отпивая крепко заваренный черный чай, поинтересовался Маршал.
Есенин, морщась от головной боли, тоже сделал глоток из своей кружки. Только у него был кофе.
- Эээ… Если прям сохну… То года четыре уже.
Жуков удивленно присвистнул и, улыбаясь чему-то своему, покачал головой. Лирику это не понравилось. Он и так знал, что сам не свой из-за своей любви. Лишнее напоминание об этом его лишь раздражало.
- Без тебя знаю. И не надо так улыбаться.
Агрессор, ничуть не обидевшись, хохотнул. Есенин уже и не знал, как реагировать. И вообще, странно было видеть Жукова таким… Благодушно настроенным, что ли. Блондин пил свой кофе, попутно наблюдая за Жуковым из-под пушистой челки. Вот он безо всякого интереса листает лежавший на столе журнал, но лицо все равно довольное. Лирик чувствовал себя странно и неловко. Ситуация, в которой он оказался, была сомнительной, но и поделать уже ничего было нельзя. Жуков, кажется и вовсе не ощущал никакого дискомфорта.
- Раз так долго его любишь, почему не признался?
- Сам не знаю. Боялся, наверно, что он совсем со мной общаться перестанет. Так хоть говорить с ним можно, - мрачно пробормотал Есенин. Не нравился ему этот разговор, начавшийся еще вчера вечером.
- Но не трогать, - многозначительно добавил Жуков и отложил журнал, - А теперь что? Раз сохнешь по нему аж четыре года, что ж только вчера ко мне прибежал?
Настроение Есенина совсем упало. Да, так оно и было. Этот белокурый юноша уже четыре проклятых года любил. Четыре года, полных душевных метаний, боли и надежды на то, что когда-нибудь его полюбят в ответ. Объектом его воздыханий был…
- Штирлиц, - вздохнул Лирик, обреченно накрывая голову руками, - он другого себе нашел.
Как-то так получилось. Судьба, будто говоря, что время Есенина истекло, свела Штирлица с приятным и добрым юношей, ровесником самого Есенина. Звали того Достоевский. Ненавидеть его было невозможно. Порядочный и сердобольный, он к тому же был очень трудолюбивым и сознательным. Все, с кем он бы ни общался, вскоре оказывались очарованы этим скромным и добрым молодым человеком. Все, кроме Есенина. Его раздражало в Достоевском практически все: от манеры говорить до походки. Вся эта невинность и святая простота. Конечно, исключительно потому, что на Достоевского сразу же обратил внимание Штирлиц.
Сам Администратор был их на два года старше и уже заканчивал университет. Есенин учился в этом же университете, и один Бог знает, сколько труда ему стоило туда поступить. Штирлиц же, конечно, был уверен, что все это лишь совпадение, но все равно был очень рад за друга.
- «Сюда просто так не берут. Молодец» - вот что он мне тогда сказал, - делился Есенин воспоминаниями. Жуков слушал молча и не перебивал.
Да, Есенин понял, что любит в последнем классе старшей школы. Понял, что любит сильно и бесповоротно. Он восхищался Штирлицем. Его собранностью и уверенностью в себе, его уравновешенностью и особой, только ему присущей выдержкой. Штирлиц был человеком умным и, что более важно, умел свой ум применять. Еще в средней школе он был единогласно выбран в качестве старосты. Что и говорить, он просто был создан для этой должности.
Жуков небрежно пожал плечами:
- Староста и староста. По мне, фигня это полная. Только самолюбие свое раздуваешь. На деле, ты никакой реальной пользы не приносишь.
Есенин сердито на него посмотрел, на что Жуков снова хохотнул.
- Ладно, сжалься и не испепели меня своими глазенками. Ты вроде рассказывал.
Еще Штирлиц был добрым и порядочным человеком, что сразу придало ему еще больше привлекательности в глазах Есенина. Он никогда не отказывал Лирику в помощи, если у того были проблемы. Все-таки, они были друзья еще со школы. Но дальше дружбы дело так и не пошло. Штирлиц никаких намеков абсолютно не понимал, да и был он занят только лишь учебой и работой.
- Ага, умудряется сессии все на «отлично» сдавать, да еще и в какой-то крутой компании работать, - восхищенно произнес Есенин. На Жукова это, видимо, должного впечатления не произвело.
Есенин пытался развеять это слепое, неконтролируемое обожание. Понимал, что общего у них – ноль целых и ноль десятых. Что, по правде говоря, общаться со Штирлицем было непросто, поэтому приходилось все время изображать из себя того, кем на самом деле не являешься. Приходить с вопросом по экономике, хотя самому эта экономика нафиг не сдалась. И все ради того, чтобы увидеть его, побыть хоть чуточку рядом, пусть и так, слушая малопонятные объяснения. Но слышать голос, его голос. А потом кивать, притворяясь, что все прекрасно понял, хотя на самом деле не понял ни черта. Но видеть удовлетворенную улыбку, его улыбку.
- Да, в основном так и общаемся. Праздной болтовни он не выносит, - пожал плечами Есенин.
Пытался разлюбить, да вот только без толку все это. Сердце ноет все невыносимее, и, если б мог, то давно бы уже себе этот орган собственноручно ампутировал.
- Но четыре года уже прошло, а ничего не изменилось. Пожалуй, даже хуже стало. Я, может, так бы и терпел, но Достоевский этот…, - Лирик сжал край стола и почти прошипел, - Я же не знал, что все у них так серьезно.
Жуков, почему-то вдруг начавший внимательно, оценивающе вглядываться в лицо напротив, спросил:
- Сдался, значит?
Есенину показалось, что произнесено это было с ноткой разочарования и даже презрения в голосе. Почему-то это полоснуло по чувствам Лирика настолько сильно, что он разом ощетинился:
- Да тебе-то какое дело? Ты свое ведь получил, а что там со мной, значения не имеет, - Лирик резко встал из-за стола и вызывающе глянул сверху вниз на Жукова. Тот все еще сидел в расслабленной позе, но Лирик понимал, что эта расслабленность обманчива. Лучше с Маршалом не шутить, особенно когда он смотрит вот так: прищурившись, глаза в глаза.
Но Есенина уже было не остановить:
- И, чтобы ты знал, я не собираюсь сдаваться. Я люблю Штирлица и не собираюсь отрекаться от этой любви, пусть он на меня даже и не смотрит.
Все еще оставаясь на месте, Жуков каким-то странным тоном произнес:
- Ты его любишь, но это не помешало тебе вчера кончить подо мной два раза.
Снова точно в цель. И как ему только удается? Судя по всему, о чувстве такта Маршал даже и не слышал.
- Это. Был. Только. Секс, - отчеканил Лирик, и, обогнув стол, с грохотом обрушил кружку прямо в раковину. Развернулся и продолжил, взбешенный до нельзя, - Подумай, насколько вчера мне было хреново, раз я поехал напиваться к тебе. Я сам уже жалею, Жуков.
Жуков, медленно, через чур медленно поднялся на ноги и направился к Лирику. Тот нервно сглотнул, понимая, что, кажется, опять нарвался, но гордость и ослиное упрямство заставили его так же дерзко смотреть на агрессора. Маршал подошел вплотную, не сводя глаз с дуала, и зажал его, положив руки на тумбу по бокам от Есенина. Приблизил лицо и обдал ушную раковину горячим дыханием, отчего Лирик против своей же воли задрожал:
- Я же говорил, что могу помочь.
От этой близости, от противоречивых эмоций и от этого хрипловатого голоса, пробирающего до костей, уверенность окончательно оставила Лирика. Есенин, не зная зачем, схватился за футболку Жукова и, пытаясь справиться с волнением, пролепетал:
- Как? Как ты мне поможешь? Да и зачем тебе это? Мы же… враги почти что.
В ответ на это Жуков лишь покачал головой, давая понять, что разъяснять больше ничего не будет. Отошел от Лирика и, как ни в чем не бывало, улыбнулся уголками губ.
- Надо же, покраснел как. Может, я тебе нравлюсь? А, Есенин?
Вот сволочь, издевается же. Покраснев еще больше, правда теперь уже от злости, блондин произнес:
- Я домой.
Когда за Есениным захлопнулась входная дверь, Маршал еще долго стоял на кухне, что-то обдумывая. На губах его снова играла ухмылка.