[Fuehrer]

04.12.2011 в 23:25

Пишет  Oksumoron:

________
Автор: Oksumoron.
Название: Смерть действительно эффективна.
Фандом: Соционика.
ТИМы: Драй, Баль.
Рейтинг: G
Жанр: ангст.
От автора: написано подробно на заявку «Драйзер | Бальзак. Драйзер тяжело болен (или же как вариант неизлечимо болен) и находится в больнице. Навещающий его Бальзак и разговоры о смерти».
Предупреждение: не особо раскрыты интертимные отношения. С удовольствием послушаю позитивную историю общения Драйзера и Бальзака.


Порой одиночество – лучшая причина для дружбы. Так и было в случае Бальзака и Драйзера. Оба познакомились, когда поступали в университет, оба – приезжие. Только Драйзер сбежал от родителей и шума столицы, а Бальзак – от участи тракториста в захудалой деревеньке. Даже ЕГЭ может творить чудеса и дарить свободу.

Они мало разговаривали, потому что не интересовались друг другом. Первый месяц каждый обустраивался, разбирался с многочисленными справками и бесконечными очередями в паспортный стол. А дальше была бешенная, непривычная учеба.

Их первый, нормальный разговор начался с проекта: для зачета по информатике требовался сайт, а для сайта – команда. Ни Бальзак, ни Драйзер не успели ни с кем толком познакомиться. Оба в тайне боялись этого момента унижения, когда человек вынужден за кем-то идти, к кому-то присоединяться. Буквально изучать лица на предмет того, насколько им в тягость принимать «чужого».

Бальзак видел такого же одиночку, чувствовал на себе изучающий, холодный взгляд, но решать вопрос не пытался. Драйзер подошел сам, достаточно изучив Оноре.

- Я – Драйзер, - представился Хранитель.
- Я знаю, - обнадежил Бальзак.
- Отлично, тогда не будем тратить время, - быстро нашелся Теодор, - Ты сделаешь работу в одиночку?
По правде, Бальзак едва понимал, как работает компьютер. В его глухомани были книги, трудовая терапия и грубые, простоватые люди. Родители не знали, зачем нужен процессор, что такое монитор, а слово «жидкокристаллический» мало объясняло достоинство экрана, разве что по размеру. Оноре в глубине души стыдился, что так отстал от сверстников, но это была не вся беда. Уехав от родителей, он не мог надеяться на какие-либо деньги, а кредит, хоть он и был сплошным соблазном, Бальзак бы не потянул.
Все это мгновенно пришло в голову Критику, сильно задев его самолюбие, что он почти возненавидел Теодора.
- Мне казалось, что ты – единственно думающий… Здесь, - вдруг заговорил Драйзер, - Ты серьезен, значит, отвечаешь за себя. Я хотел бы работать с тобой, если ты не против.
Спокойный тон придал немного уверенности Бальзаку: нет, этот парень не издевался. Он действительно оценил Оноре, пришел к выводу, что и такая мрачная личность может быть полезна. Не посмотрел на дешевую футболку и рубашку, на стертые, когда-то принадлежавшие брату, джинсы. Игнорировал сутулость, какую-то мешковатость.
- Буду рад, - не соврал Бальзак, - Но тебе придется тащить на себе весь… сайт. Я могу сделать только наполнение.
- И расчетные таблицы? И матрицы? – уточнил Теодор.
- Пожалуй, - помедлив, согласился он.
- У тебя есть ноутбук? – вдруг спросил Хранитель.
Бальзак, к своему стыду, густо покраснел.

***
К удивлению Бальзака, Драйзер не стал ни высмеивать, ни удивляться. На другой день он принес Оноре старенький ноутбук, зарядку и краткий экскурс для пользователя. Совершенно буднично, будто отдавая конспекты, он наметил сроки, пожелал Бальзаку удачи и перестал ему докучать.
Месяц или два они не контактировали. При этом Драйзер все так же здоровался, выглядел в меру приветливо, но «разговоры разговаривать» не лез.
- Хорошо я его… послал, - как-то даже горько подумал Бальзак. Вежливость этого кандидата в товарищи была предосторожностью. Но Критик не смог бы объяснить свою лояльность, заставить такого закрытого человека общаться с такой же закрытой личностью, как он.
Проект они сдали, потом взяли другой и так незаметно притерлись друг к другу. Сначала они работали вместе одну ночь, спали по очереди, писали друг для друга конспекты, помогали с домашками и эссе, а потом Бальзак переехал в съемную квартиру Драя. В комнате общежития, где обитал Оноре, завелась веселая компания, которая заваливалась в четыре часа утра, расталкивала злого и безответного Критика, так что жить там дальше было невозможно.
Драйзер умел готовить, каждую субботу делал генеральную уборку, почти не приставал с замечаниями к новому соседу, а в награду за такой комфорт Бальзак великодушно объяснял сложные моменты в расчетах или теориях. Драйзер не умел понимать все, Бальзак не умел делать все, и оба не умели сдавать все вовремя. Но, поддерживая друг друга, они получили дипломы спустя три года и поступили в магистратуру.
Для Бальзака Драйзер был первым другом, первым равным и великодушным. Ему нравилось спорить с ним, работать, ходить на выставки и в театр, зависать в кино или библиотеке. Он никогда не говорил больше, чем было нужно Критику, мораль читал только над грязными тарелками и грудой грязного белья, заставлял писать письма на родину. А еще, когда на Бальзака нападала зубастая меланхолия, когда он чувствовал свою бесполезность и злость от вечной бедности, они молча распивали какой-нибудь коньяк или вино, а Драйзер медленно рассуждал, как все материальное жалко и временно.

Драйзер, в своем прямодушии, нуждался в ком-то, чей ум был темен и хитер. Он часто запутывался в извилистых рассуждениях друга, принимал сказанное за чистую монету, а потом Бальзак раскрывал все карты, давал разобраться, где здесь обман. Он заставлял о себе заботиться, а Теодор искал человека, способного принять эту заботу. Когда Бальзак слег с температурой во время очередного сезона гриппа, Хранитель почувствовал полноту своей «нужности». Он почувствовал, как другой все время нуждается в нем.

Жизнь этих двоих была почти монастырской: Бальзак не нравился девушкам, а Драйзер не мог найти «ту самую девушку». После университета оба работали в исследовательской лаборатории, потом попали в штат одного института. За два года они взяли квартиру в кредит, продолжая жить вместе.
Однажды Оноре заинтересовался биржей, изучил экономическую теорию, поставил небольшую сумму, перекупил кое-какие акции… И за год стал финансово независимым, расплатившись со всеми кредитами.
Именно это поставило Драйзера в неловкое положение. Он чувствовал тягостную обязанность перед другом, продолжая работать за десять-двенадцать тысяч в месяц, иногда подрабатывая преподавателем.
Они перестали разговаривать по душам. Все свободное время Бальзак посвящал бирже и чтению газет, сводок и прогнозов, в нем разгорелась жажда денег, удушливая и всесильная. Теодор, будучи проклят своей деликатностью, не стал добиваться внимания друга.
Через полгода они стали совсем чужими и снова одинокими. Теперь у них не было даже дружбы.
Бальзак, располагая теперь большими суммами, рвался восполнить все упущенное в юности. Драйзер стал встречать его ранним утром, с неосмысленным взглядом и в порванной одежде. От него несло целым спектром всевозможных ароматов, от виски до жасминовой туалетной воды. Он топил в ванне планшеты и телефоны, когда ему в сотый раз кто-то звонил, или он сам засыпал за чтением. Баль купил автомобиль, но не нашел времени, чтобы учиться вождению.
Драйзер не говорил ничего, когда стаскивал с застывшего Бальзака ботинки. Не пытался ничего спрашивать, пока тащил его до комнаты. Не мог обижаться, когда тот молча, страдая от похмелья, опрокидывал стаканы и бокалы, разыскивая лекарство на полках. Драйзер слишком хорошо его понимал. Он тоже был на пределе.
Но он сломался иначе.
Его организм не выдержал. А врачи уже не могли ему помочь. Узнав о том, что скоро умрет, Хранитель не испытал страха. Он ни за что особо не держался, чтобы жалеть, и давно привык чувствовать себя одиночкой, чтобы не испытывать горе от такой одиночной участи. Что смерть, что жизнь, что работа, что болезнь – все было его личным делом. Поэтому ему оставалось только позаботиться о мелочах.

- Это как понимать? – Бальзак выглядел растерянно, как будто воочию увидел нечто несуществующее. Более того, искренне надеялся, что «это» просто плохая шутка.
- Мне нужна твоя помощь. На случай, - все так же спокойно повторил Драйзер, - Когда я буду мертв, кто-то должен сообщить родственникам. Заказать гроб. Организовать все остальное. Отказываешься?
Бальзак улыбнулся, хотя почти не умел улыбаться. Обнажив острые, мелкие зубы, он так искривил рот, что линии губ стали изломанными.
- Ты не выглядишь больным, - с раздражением возразил он, - Кандидат в трупы не говорит так спокойно о собственной смерти. Или ты хочешь, чтобы я остановил твое самоубийство? Спросил, все ли в порядке? Что за болезнь? Отчего ты преставишься?
- Это неважно. И не касается тебя, - тон Драйзера стал ледяным.
- Касается, если ты хочешь свалить на меня всю ответственность. Думаешь, так просто организовывать похороны? Объяснять всем родственникам, почему тебя нет? Твой эгоистичный поступок – и всем рыдать и платить. Кстати, на что ты собрался себя хоронить? Или одолжить хочешь бессрочно? У меня, например.
Теодор замер. Равнодушный тон друга, его язвительные вопросы больно били, будто бы мокрое полотенце по лицу.
- Забудь. Считай, что мы не говорили, - бросил он, уходя.
- Когда придешь в себя, поболтаем, - сквозь зубы пробормотал Бальзак, возвращаясь к оставленным графикам.
Следующие несколько дней были насыщенными. Доллар потерял несколько позиций, нужно было менять на золото, что и хотел провернуть Бальзак. Он так переживал из-за процентов, что забыл о соседе. С Критиком такое часто бывало: он забывал обо всех, кроме себя и собственных проблем. Он не заметил, как исчез Теодор.
Первые подозрения возникли вместе с неубранными комнатами и заваленной раковиной. Но Бальзак приходил домой только спать, чем-то быстро перекусить, а потом снова банки, конторы, встречи, клубы, отели. Это все совпало с поиском новой квартиры. Хлопоты раздражали Баля, но он утешал себя мыслью, что такая спешная деятельность нужна на неделю, не больше, а дальше он опять заляжет на дно.
Потом Бальзак принялся успокаивать себя, что этот олух просто обиделся, слишком среагировал на какие-то слова, что где-то просто живет, и если нужно, позвонит.
Теодор не появлялся. Теодор был в больнице.


Через месяц, когда Бальзак уже не мог найти Драйзера, чтобы просто отдать ему ключи, он заволновался. Только теперь у него появилась возможность осмыслить все сказанное Драйзером, вспомнить былую дружбу. Критик понял, что потерял что-то важное. И попытался это вернуть.
Парк, молодая зелень, онкологический центр неподалеку. Сама больница – свежая, яркая, евро-ремонт, одним словом. На поиски ушло несколько дней, причем ему смогли только подтвердить, что некий Драйзер в одной из палат имеется.
Его было не узнать. Осунувшееся лицо, мешки под глазами и упрямый, острый взгляд. Он так исхудал, что кости готовы были порвать тонкую кожу, похожую на пергамент. Теодор действительно умирал.
Бальзак испытал что-то вроде боли, странной, ноющей, когда горячая волна идет прямо к мозгу. Когда что-то обжигает глаза, но слез нет.
- Зачем ты здесь? – тихо спросил друг, хотя Критик больше не смел так называть его.
- Ключи, - ответил Оноре хрипло.
- Положи на тумбочку, - Драйзер сопроводил слова слабым кивком. И отвернулся, с преувеличенным вниманием разглядывая белое пластиковое окно.
Вот и все. Можно уходить, делать вид, что никогда не знал человека. Бальзак может просто жить дальше, наслаждаться долгожданной свободой, искать способы добиться особого положения в обществе или хотя бы спокойной жизни.
А Драйзера, может быть, не станет завтра. Или через несколько часов.
- Я хочу организовать то, что ты хотел, - неловко, напряженно говорит Оноре, отвернувшись. Если он посмотрит на Драйзера, на его подчеркнуто отстраненное выражение лица, то захочет сказать что-то холодное, похожее на обвинение. Бальзак должен все время повторять себе: «он умрет, он скоро умрет», чтобы просто не уйти от проблемы. Сбежать – вот что удобно, привычно. Когда не нужно выносить чужую судьбу, чужие проблемы. Не нужно лишний раз самому страдать.
- Организовать что? - переспросил Драйзер, бросая в сторону бывшего друга один из предупреждающих взглядов.
Критик чуть не ляпнул «твои похороны». Это было честнее, но грубо. Впрочем, Бальзак быстро нашелся:
- Уход за тобой. Позволь мне. И мне жаль, что я поступил так…
- По-свински, - подсказал Теодор.
- Именно, - кивнул Баль, отводя взгляд.
- Полагаю, это все твои… извинения?
Бальзак вспыхнул. Он никогда бы не стал извиняться за свои мысли, оправдывать себя или отказываться от своих слов. Теперь, когда он впервые отступил, практически признал свою вину, вопрос Теодора был мягко скажем не из приятных. Но Критик все еще твердил себе: он скоро умрет, просто скоро.
- Я приду завтра, - пообещал он вместо ответа. На счастье, Драйзер не успел придумать очередную колкую реплику.


***
За месяц Бальзаку удалось вернуть дружбу Драйзера, хотя от прежнего Драйзера почти ничего не осталась. Бледная, нервная тень. Он больше не мог спать, изматываясь от бесконечных приступов боли и ожидания. Лекарства помогали мало, а впадать в наркотическое беспамятство он наотрез отказался.
Драйзер безумно хотел жить, он цеплялся за каждую минуту, с такой жадностью рассматривал каждую мелочь в его маленьком, больничном мире, будто стараясь вновь запомнить, оценить. Он отказался от былой гордости. И почти ничего не говорил.
Бальзак приходил к нему, спрашивал о самочувствии врача, Драйзера, сиделок, брал друга за руку, зачем-то сидел с ним так, а после уходил. Иногда он говорил, долго, подробно о том, чем занимается, какая погода снаружи. Но тон Бальзака был всегда сух до неприязни. Он не умел восхищаться существующим миром, он мог только бесконечно замечать неисчисляемые ошибки, неточности и несовершенства. Худшего собеседника для умирающего было просто не придумать.
Драйзер чувствовал, что само мировоззрение Бальзака издевается над его положением. Что такая тотальная несправедливость – человек с мумифицированными, холодными чувствами может жить дальше, почти страдая от своей жизни, а он, так желая жить, обожая все, что есть, все гармоничное и прекрасное, должен умереть.
Теодор знал, что его мысли неправильны. Знал, что обязан смириться, но порой просто ненавидел Оноре, когда тот приходил с одной и той же миной спокойного скепсиса на свежем, гладковыбритом лице.
В одну ночь Драйзеру стало совсем плохо. Потребовался аппарат для вентиляции легких, Хранитель больше не мог встать.
Бальзак не находил себе места, чуть ли не рвал волосы на голове, но его темные, мрачные чувства не находили выхода. Он только курил и курил, с раздражениям вынимая сигареты. А потом, когда кризис миновал, выпил пять чашек кофе и сам чуть не схватился за сердце.
Бледный, с темными кругами под глазами, он пришел к другу. Тот едва открыл тонкие, почти прозрачные веки и принялся шарить рукой по простыне, ища руку Бальзака.
Критик тут же схватил кисть, удивляясь тому, какая она холодная, и какой теплый он. Бальзак был жив, когда Драйзер приближался к смерти. Ужас укусил кровяной мешок под ребрами, мышца вся взвилась, как будто струна, перед тем, как лопнуть. И Бальзак решился сказать то, что он передумал за эту ночь, пока не стало поздно.
- Я… Плевать, я эгоист. Но сегодня я понял, что действительно не хочу тебя потерять, - Бальзак заговорил глухо, все тем же бездушным, сухим тоном. Он дрожал от недосыпа, напряжения и рвущихся изнутри эмоций, которые никак не мог показать.
- Смерть – жизнь, просто обмен, как воды, как денег. Ты знаешь, у меня умерла мать, а я даже не дернулся. Я не верил в Смерть, понимаешь? Я не видел настоящей Смерти. Когда я смотрю на тебя, то понимаю, как она выглядит и что делает. Смерть действительно эффективна. И завтра у меня не будет друга.
Драйзер смотрел на Баля тускло, как будто не видел его. Нет, зрачок реагировал на свет, Оноре заметил это, потому что сейчас, обостренный в своих ощущениях до предела, мог обращать внимания на подобные мелочи.
- Понимаешь, я ведь даже не знал тебя. Я думаю, что не знал тебя почти, - голос Бальзака дрогнул, но слезы высыхали, успевая только раздражить оболочку глаз, - Я все время сожалею, что не успел почти ничего. Драй, послушай… Драй!
Холодная рука повисла в его руке, приборы надрывно запищали.

@темы: фики